О моей еврейской маме

Я родился в чеченской семье. Мой папа был женат целых одиннадцать раз, а прожил очень долго — 106 лет. Второй женой стала девушка из еврейской семьи, так получилось, что именно она заменила мне настоящую мать. Она же мне дала имя на еврейском — Мойше. Как-то раз она сказала, что попала в ссылку из-за меня, ей было меня жаль. В то время чеченские семьи переселяли в Азию, а мы жили во Фрунзе. Обычно я играл с другими детьми. Во время игр она часто приглашала меня кушать, называла худым. А соседские ребята только смеялись над моей семьей, что мать жидовка, а отец — фашист.

Тогда чеченцев, которых сослали, без аргументов считали фашистами. Мама заботилась обо мне, не доедала, а всю еду практически распределяла между мной и папой. Мама ходила в гости к знакомым, которые были побогаче, и каждый раз приносила от них гостинец, отдавала мне, а сама говорила, что не хочет кушать. Чтобы хоть как-то помочь своей семье, я смог найти подработку — вел кружок в цеху, где готовили мясо. Учил других танцевать бальные и западные танцы. За это я получал мешок костей. Мы готовили из них суп, предварительно соскребая хоть какое-то мясо, из которого делали котлеты с хлебом. По ночам мне приходилось выбрасывать эти кости, чтобы никто не понял, что мы едим. Спустя время я стал зарабатывать еще больше, на нашем столе стала появляться курица, рыба, цимес.

Соседи часто вспоминали, как мама вкусно готовила блюда из этих ингредиентов. А когда жили в бедности, то приходя на свадьбу, мама говорила кушать побольше, потому что там была еда, которую мы не могли себе позволить. Моя работа помогла мне научиться прекрасно, танцевать и петь, у мамы была любимая песня — «Варнечкес», я включал ее часто специально для нее. Для нее эта песня была слаще Гимна Советского Союза. Также я часто выступал на свадьбах, она давала указания: не крути головой, отдыхай между выступлениями, пой для меня, пусть другие только слушают. На свадьбе я обычно выступал раз 10, сначала танцевал, а потом пел.

Все были благодарны маме, что она научила меня еврейским танцам и песням, ведь другие дети были русские и ничего не понимали. Другой моей мачехой была цыганка, от нее я научился воровать, гадать. Уже в подростковом возрасте я поступил в Киргизский театр оперы и балета. Мама была абсолютно на всех моих выступлениях. И часто спрашивала: «А евреи — это народ?», я не понимал, что такого в этом вопросе и всегда отвечал — «да, конечно, это народ». Тогда она задавала следующий вопрос: «Почему ты тогда не танцуешь еврейский танец?» Потом она научила меня танцевать еврейские танцы, это стало моим фирменным номером. Я исполнял его в собственном костюме, сшитом из остатков, которые дал мне портной.

Штаны были сшиты, как из заплаток, но ничего другого не оставалась, я мог себе позволить только это. Тогда мама сказала, что смысл этого всего не в том, что она еврейка. А в том, что еврейские танцы никто не показывает. Ведь танцуют любые другие, но не еврейские. Когда я выступал в Белоруссии, то меня другие евреи спрашивали, как же допустили такой танец на публику? Мама часто спрашивала, почему мне никто не дарит цветы, ведь я танцую лучше всех. Я отвечал, что дарят их только родственники, а у нас их нет. Как-то раз я зашел в комнату, мама была под одеялом, но попросила, чтоб я вышел. Она достала из валенка деньги, большую пачку, сказала, что это на ее похороны. После очередного большого выступления, мне подарили 4 букета цветов, попросили администратора подарить их мне в конце выступления. Я сразу догадался, что это мамины подарки. Букеты я принес домой, отдал маме, она была рада, что я счастлив. Потом они постепенно увядали, она убирала их. Но я приносил после каждого спектакля еще. Я думал, что это мама продолжает их носить. Но как оказалось, что это другие люди, которые оценили мой талант. Она тогда очень болела и не могла даже встать с кровати, поэтому я удивился, как она дошла до театра. В Киргизском театре я добился большого успеха, получил много наград, я полюбил эту страну, мне нравилось там жить. За несколько лет до смерти Сталина, мама принесла новую весть в дом, оказывается, скоро всех евреев должны были переселить. Если как чеченцев нас выслали недалеко, то, как евреев отправят в бараки. Я ее успокоил, ведь главное, что мы вместе, а с жизненными трудностями справимся.

Когда умер Сталин, жить стало легче, мама хотела женить меня на знакомой еврейке, но мне нравилась другая девушка — армянка. Мама только спросила, кормит ли она меня. В конце концов, я заключил брак с Ниной, мама ее не возлюбила, поэтому контакта между ними не было. Я нашел новую работу — стал преподавателем танцев МВД. На свою зарплату я мог уже покупать различные подарки, как-то, раз маме я сделал подарок — золотые часы и цепочку, жене — серебряные. Нина на меня обиделась, предъявив, что она молодая и заслуживает большего, а матери осталось жить недолго. Мама с Ниной не ругались, просто игнорировали друг друга, мама только один раз сказала, что я мог бы выбрать себе девушку получше. Но после рождения дочки все изменилось, мама любила за ней ухаживать, с Ниной стали жить дружно. Как-то раз она даже сказала, что одобряет мой выбор. С отцом мы давно не жили вместе, я его навещал, он жил на соседней улице. Мама часто посылала меня проведать его или когда в его доме появлялась новая женщина. Я всегда говорил, что его новая жена не очень и красивая. Видимо, все еще любила отца. Мама скончалась на 91 году жизни. Она умерла у своей сестры в Вильнюсе. Та ее очень звала погостить, уговаривала оставить меня одного с семьей. Мама согласилась, но больше к нам не вернулась. Я любил ее, хоть она и не была мне родной матерью. Именно с ней я пережил многие трудности: послевоенные годы, выселение, голод, отсутствие денег.

Мы жили вдвоем, отец нам не помогал, да мы в нем и не нуждались. Я восхищаюсь до сих пор ее человечностью, добротой, бескорыстием и силой духа. Я ценил ее, как родную мать. Ведь именно она помогла мне раскрыть мой истинный талант, добиться такого большого успеха в балете и опере, поддерживала во всех трудностях, заботилась и отдавала последний кусок мне, не доедала сама.